Сергеев А.Я. Альбом для марок

Андрей Яковлевич Сергеев (1933–1998) — один из ключевых авторов неподцензурной литературы второй половины ХХ века. С конца 1950-х годов он входил в «группу Черткова», был знаком с А. Ахматовой, Н. Заболоцким, И. Бродским. Книга «Альбом для марок» вышла в 1995 году и годом спустя принесла ее автору Букеровскую премию. Переиздание романа в серии «Предметы культа» — возможность перечитать книгу, некогда поразившую жюри «Букера» своей ни на что не похожей формой и насыщенным содержанием. Аннотация Андрей Сергеев (1933–1998) — поэт, признанный мастер стихотворного перевода англоязычной поэзии ХХ века. В середине 50-х входил в «группу Черткова», первое неподцензурное сообщество поэтов послесталинской Москвы. Знаковая фигура андеграунда 60–70-х годов. «Альбом для марок» — мозаичный роман-воспоминание, удостоенный в 1996 году Букеровской премии, автобиографическая проза и одновременно сильное и точное изображение эпохи 30–50-х. Мемуарные «Портреты» изящны и точны — идет ли речь о малоизвестных людях, или о «персонах» — Анне Ахматовой, Николае Заболоцком, Корнее Чуковском, Иосифе Бродском, который посвятил Андрею Сергееву несколько стихотворений. Случайная новинка Новогодние мечты. Иллюстрации Гали Зинько [Степанов Владимир Александрович] О книге 5 причин прочитать книгу: Роман «Альбом для марок» был удостоен Букеровской премии в 1996 году. Настоящее издание — второе переиздание романа, в свое время поразившего жюри русского «Букера». Андрей Сергеев, чьим голосом говорит с русским читателем Дж. Джойс, Т. С. Элиот, Роберт Фрост и многие другие, рассказывает в «Альбоме для марок» о своем становлении как человека и как поэта и переводчика. В романе дается детальный портрет эпохи, читатель словно прикасается к памяти самых разных людей нескольких поколений. В «Портретах» Сергеев описывает как безвестных людей, так и великих — Ахматову, Чуковского, Заболоцкого, Бродского — говоря их голосами и нередко с юмором. Андрей Сергеев долгие годы был видным представителем неподцензурной литературы. Его книга — документ целого движения: в ней рассказывается о первых неофициальных литературных группах, о молодых поэтах послесталинского времени, о том, как росла и складывалась оригинальная андеграундная культура. Пресса об авторе «Дело в том, что Сергеев нащупал удивительную смесь на пересечении двух жанров: fiction и non-fiction. Литература вымысла, беллетристика и литература без вранья, документальная, литература, основанная на фактах — non-fiction. Его повествование, четко и недвусмысленно, основано на фактах (он приводит массу всяких документов) — как искусство фотореализма, это настолько реальное изображение, что оно становится мистическим. Оно настолько точно, в деталях описывает все, о чем пишет Сергеев, что возникает ощущение, что мы присутствуем при каком-то вечном объекте искусства. Если сменить регистр нашего разговора и сказать немножко попроще, это удивительная книга, прежде всего потому, что она написана довольно простым языком — Сергеев — враг всякой литературщины, отвратительного языка как в беллетристике, так и в русской публицистике — точный, четкий, экономный язык, как, впрочем, у многих выдающихся переводчиков, но при этом — глубоко художественное повествование». Кирилл Кобрин «Лучшие страницы „Альбома для марок“ — это рассказ про „жизнеустройство“ и взросление московского мальчика, жившего в районе нынешнего проспекта Мира. Дабы найти для рассказов о своем детстве адекватную тональность, Андрей Сергеев пошел на немалый риск — он не только детально воспроизвел нецензурщину, с помощью которой изъяснялись его сверстники во дворе и в школе, но и показал, как и о чем говорили окружавшие его взрослые, включая родственников. Получилось не просто узнаваемо, но пронзительно и даже страшно». Ревекка Фрумкина Цитаты «Марки у меня в большой — с гроссбух — нелинованной грубой зеленой тетради. Мама их налепила по порядку: на первом листе Англия с Викториями и Георгами, на втором — Франция со Свободами, потом Италия, Германия с Лессингами и Лейбницами и дальше, с Запада на Восток. <...> Удивительно, если всмотреться в самые некрасивые марки, всегда увидишь, что на самом деле они все равно красивые». «Школа — однородная серая безличная среда. Даже если тебе дали по роже, в этом нет личного отношения. Тот, кто дал, ничего против тебя не имеет. В основе всего не живая жизнь, а некогда установившийся ритуал». «Последний бар — коктейль-холл на Горького, оазис Запада в серой пустыне Востока. И Чертков на короткий срок стал знаменитым поэтом коктейль-холла — достаточно громко и широко, и достаточно герметично: как мы имели возможность потом убедиться, текст поэмы не дошел до властей». «25-летний Иосиф пришел ко мне, имея законченное представление о русской поэзии. Как и обериутам, ему не мог не импонировать нетронутый пласт поэзии XVIII века — Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков. Он любил идею оды, длинного стихотворения, ему нужны были их полнозвучие, громогласность, он сам так писал».